Неточные совпадения
— Да так же и вести, как Михаил Петрович: или отдать исполу, или внаймы мужикам; это можно, но только этим самым уничтожается общее богатство
государства. Где земля у меня при крепостном труде и
хорошем хозяйстве приносила сам-девять, она исполу принесет сам-третей. Погубила Россию эмансипация!
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно
лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос в делах управления
государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за
хорошее и за плохое, содеянное ими по силе явной необходимости. Та же сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства силы и прочности
государства.
— Война — явление исторически неизбежное, — докторально начал он, сняв очки и протирая стекла платком. — Война свидетельствует о количественном и качественном росте народа. В основе войны лежит конкуренция. Каждый из вас хочет жить
лучше, чем он живет, так же и каждое
государство, каждый народ…
Но не надобно ошибаться; все это далеко за пределом
государства; московский период так же мало поможет тут, как петербургский; он же никогда и не был
лучше его.
Вот и собирается тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое
государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои
хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое
государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Для пользы, сударыня,
государства, — для того, чтобы все было ровно, гладко, однообразно; а того не ведают, что только неровные горы, разнообразные леса и извилистые реки и придают красоту земле и что они даже
лучше всяких крепостей защищают страну от неприятеля.
Мы строим наше
государство медленно, но из
хорошего материала; удерживаем только настоящее, и все ложное и фальшивое выкидываем.
— Знаю и все-таки говорю:
государство там как хочет, а свои дела впереди всего! А об птенцовских лугах так тебе скажу: ежели ты их себе не присудишь, так
лучше и усадьбу, и хозяйство — всё зараньше нарушь! Плохо, мой друг, то хозяйство, где скота заведено пропасть, а кормить его нечем!
— Замолчи, отец! — сказал, вставая, Максим, — не возмущай мне сердца такою речью! Кто из тех, кого погубил ты, умышлял на царя? Кто из них замутил
государство? Не по винам, а по злобе своей сечешь ты боярские головы! Кабы не ты, и царь был бы милостивее. Но вы ищете измены, вы пытками вымучиваете изветы, вы, вы всей крови заводчики! Нет, отец, не гневи бога, не клевещи на бояр, а скажи
лучше, что без разбора хочешь вконец извести боярский корень!
Самое заступление Туганова, так как оно не по ревности к вере, а по вражде к губернатору, то хотя бы это, по-видимому, и на пользу в сем настоящем случае, но, однако, радоваться тут нечему, ибо чего же можно ожидать
хорошего, если в
государстве все один над другим станут издеваться, забывая, что они одной короне присягали и одной стране служат?
— Все, отец, случай, и во всем, что сего
государства касается, окроме Божией воли, мне доселе видятся только одни случайности. Прихлопнули бы твои раскольники Петрушу-воителя, так и сидели бы мы на своей хваленой земле до сих пор не
государством великим, а вроде каких-нибудь толстогубых турецких болгар, да у самих бы этих поляков руки целовали. За одно нам хвала — что много нас: не скоро поедим друг друга; вот этот случай нам
хорошая заручка.
В экономическом отношении проповедуется теория, сущность которой в том, что чем хуже, тем
лучше, что чем больше будет скопления капитала и потому угнетения рабочего, тем ближе освобождение, и потому всякое личное усилие человека освободиться от давления капитала бесполезно; в государственном отношении проповедуется, что чем больше будет власть
государства, которая должна по этой теории захватить не захваченную еще теперь область частной жизни, тем это будет
лучше, и что потому надо призывать вмешательство правительств в частную жизнь; в политических и международных отношениях проповедуется то, что увеличение средств истребления, увеличение войск приведут к необходимости разоружения посредством конгрессов, арбитраций и т. п.
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство в праведность», он говорит: «Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они убийцы. Но
государство или народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет убийство, а
хорошее, доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом. Но сколько именно нужно людей для этого?
— Нет, Иван Андреич, неправда! Он и люди его толка — против глупости, злобы и жадности человечьей! Это люди —
хорошие, да; им бы вот не пришло в голову позвать человека, чтобы незаметно подпоить да высмеять его; время своё они тратят не на игру в карты, на питьё да на еду, а на чтение добрых и полезных книг о несчастном нашем российском
государстве и о жизни народа; в книгах же доказывается, отчего жизнь плоха и как составить её
лучше…
— И, полно, батюшка, что в ней
хорошего! «Царевна полюбила доброго молодца, злые люди их разлучили… а там Змей Горыныч унес ее за тридевять земель в тридесятое
государство, и она, бедная сиротинка, без милого дружка и без кровных, зачахла с тоски-кручины…» Ну, что тут веселого?
— Все, конечно, так! — прервал Истома, — не что иное, как безжизненный труп, добыча хищных вранов и плотоядных зверей!.. Правда, королевич Владислав молоденек, и не ему бы править таким обширным
государством, каково царство Русское; но зато наставник-то у него хорош: премудрый король Сигизмунд, верно, не оставит его своими советами. Конечно,
лучше бы было, если б мы все вразумились, что честнее повиноваться опытному мужу, как бы он ни назывался: царем ли русским или польским королем, чем незрелому юноше…
Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего
государства собак, привил бы им пастеровский яд в
хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц.
— Разрушиться все на свете должно, и неужели, по-вашему, Людовик Четырнадцатый, говоривший, что «L'etat c'est moi» [«
Государство — это я» (франц.).],
лучше партий?
Оно отнимает у
государства тысячи молодых, здоровых и талантливых мужчин и женщин, которые, если бы не посвящали себя театру, могли бы быть
хорошими врачами, хлебопашцами, учительницами, офицерами; оно отнимает у публики вечерние часы — лучшее время для умственного труда и товарищеских бесед.
По-видимому, незачем и различать их:
государство приобретает новые средства — народ богатеет;
государство принуждено выдержать невыгодную войну — весь народ чувствует на себе ее тяжесть; в
государстве улучшается законодательство — народу
лучше жить становится и т. д.
Потом опять перешел к своему личному положению и отозвался, что хотя он и маленький человек в служебной иерархии, но что и на маленьком месте можно небольшую пользу
государству принести, как это уже и предусмотрено мудрой русской пословицей, гласящей:
лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.
—
Хорошие книги! А это — редчайшая: ее сожгла цензура. Хотите знать, что есть
государство, — читайте эту!
«Монахи» не хотели ни убивать людей, ни обворовывать
государства и потому, может быть по неопытности, сочли для себя невозможною инженерную и военную карьеру и решили удалиться от нее, несмотря на то, что она могла им очень улыбаться, при их
хороших родственных связях и при особенном внимании императора Николая Павловича к Брянчанинову.
В «Записках» же он отвечает: «что он в воле великого князя, старейшего своего брата, и повеление его исполнит охотно, что он согласен с мнением Изяслава, понеже мир для сохранения пользы всего
государства лучше на сей случай, нежели война».
Судебные дела решались умилением судей от чтения
хорошей трагедии; красноречие судьбою
государства правило; но ничто не отвратило упадка афинской силы, когда народная доблесть пропала.
То, что представлялось прежде
хорошим и высоким — любовь к отечеству, к своему народу, к своему
государству, служение им в ущерб благу других людей, военные подвиги, — всё это представляется христианину уже не высоким и прекрасным, а, напротив, низким и дурным.
И вдруг приходят люди и говорят: пойдем с нами обирать, казнить, убивать, воевать, тебе будет от этого
лучше, а если не тебе, то
государству.
Рабовладельчеством мы все возмущались, и от меня — по счастию! — отошла эта чаша. Крепостными я не владел; но для того, чтобы произвести даровое полное отчуждение, надо и теперь быть настроенным в самом «крайнем» духе. Да и то обязательное отчуждение земли, о которое первая Дума так трагически споткнулась, в сущности есть только выкуп (за него крестьяне платили бы
государству), а не дар, в размере
хорошего надела, как желали народнические партии трудовиков, социал-демократов и революционеров.
Один князь Иван Бельский мог еще быть
хорошим наставником и примером добродетели для державного отрока, но Шуйские отняли достойного вельможу у государя и
государства. Стараясь привязать к себе Иоанна исполнением всех его желаний, они постоянно забавляли и тешили царя во дворце шумными играми, в поле — звериною ловлею, воспитывали в нем наклонность к сластолюбию и даже к жестокости, не думая о последствиях.
И действительно, в те отдаленные времена в разбой шли дурно направленные людьми и обстоятельствами порой лучшие русские силы, не выносившие государственного гнета в лице тех «супостатов», для которых не было «святых законов»: воевод, тиунов, приказных и подьячих… Они уходили на волю и мстили
государству и обществу, не сумевшим направить их на истинно русские качества: отвагу, смелость и любовь к родине, на
хорошее дело.
— И чтò же, разве наши ополченцы составили пользу для
государства? Никакой! только разорили наши хозяйства.
Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за пего, — прибавил оратор, одушевляясь.
То, что мне представлялось
хорошим и высоким, — любовь к отечеству, к своему народу, к своему
государству, служение им в ущерб блага других людей, военные подвиги людей — всё это мне показалось отвратительным и жалким.